В фотостудии, где снимают Евгения Стычкина, кипит работа: стилисты отпаривают замысловатые леопардовые блузки и кофты-сетки, фотограф с ассистентом заносят в дверь тяжелые театральные кресла, а продюсер пристраивает на полу желтую резиновую уточку, которая совсем скоро появится в кадре вместе со Стычкиным. Евгений генерирует идеи со скоростью света: «А что это там, синтезатор? Я могу сесть с ним на полу. А утка где? Давайте я буду учить ее петь». Его лицо выдает тысячи эмоций в секунду, только что он заливисто смеялся, и вот уже совершенно серьезно позирует на камеру в позе мыслителя. Он постоянно шутит, жестикулирует и неожиданно начинает танцевать, услышав песню Шуры «Отшумели летние дожди». С ним легко, комфортно, а время летит незаметно. Сложно представить, что этот молодой, энергичный, активный человек несколько дней назад отметил 50-летие, что он одновременно играет в театре, в большом кино, снимает фильмы как режиссер и воспитывает шестерых детей! Но только камера и свет выключаются, а мы садимся за стол для интервью, перед нами предстает совершенно другой человек — серьезный, глубокий, интересный, задумчивый. Он медленно потягивает холодный кофе и делает долгие театральные паузы перед ответом.
Я привык хорошо думать, прежде чем говорить, ведь слово обладает огромной кинетической энергией, которая мгновенно заполняет собой, оно может изменить мир, — замечает Стычкин.
Евгений, совсем скоро выходит ваша очередная режиссерская работа — сериал «Игры». Название емкое, интересное, характеризует и тот исторический период, и Олимпиаду, да и саму жизнь в целом.
Идея проекта принадлежит моей подруге, продюсеру Саше Ремизовой, вместе с которой мы снимали «Нулевого пациента». Сюжет «Игр» показался мне очень крутым. Во-первых, про Олимпиаду-80 еще толком ничего не делали, во-вторых, это крайне важный этап в развитии нашей страны, переломный момент, интересное время — надежд, перемен, неудач, возможностей смотреть шире, дальше границ СССР.
Знаю, что вы, даже будучи только актером, любили менять готовые сценарии картин, внося дополнения. Так же было и с «Играми»?
Это всегда зависит от сценария. Здесь я пришел на проект на очень ранней стадии, поэтому многое мы делали вместе со сценаристами Михаилом Покрассом и Ольгой Хенкиной. Она очень много привнесла в этот проект, потом подключилась целая команда сценаристов — это голливудская схема, когда на разных этапах создания проекта работают разные сценаристы. И это абсолютно нормальная история для режиссера — вносить правки в сценарий. Очень редко удается получить текст, не требующий никаких изменений. Даже если сценарий идеален, ты все равно начинаешь внедряться, чтобы персонажи соответствовали подобранным артистам, выделять какие-то интересные черты в героях, привносить себя и свой опыт в проект.
А как вы относитесь к импровизации?
Как в джазе — импровизация должна проходить в четко заданном ритмическом квадрате, но для того, чтобы это было, квадрат нужно придумать и написать. Я за то, чтобы каждый участник процесса был творцом, вкладывал свою душу. Ремесленнические качества артиста очень важны. Но если он делает свою работу только как ремесло — у проекта не будет ни души, ни самостоятельности. Каждый раз, создавая что-то, хочется делать новое и свое, иначе видишь какой-то фильм и говоришь: да это еще один «Крестный отец» или «Брат-2»! Так тоже хорошо, но лучше, если при создании кино у тебя в голове нет конкретного референса. Мы, например, с оператором Михаилом Дементьевым, работая над «Играми», если и говорили о каких-то произведениях, то скорее как об антиреференсах. То есть «так, как было там — не надо».
Хотите делать что-то новаторское?
(Долгая пауза) Идея может прийти в голову одновременно совершенно разным людям в разных концах света — мы все так или иначе живем в одном информационном поле. Наше воображение устроено так, что мы не можем придумать ничего принципиально иного, основываемся на том, что знаем и видим вокруг себя. И это не потому, что кто-то у кого-то украл, просто все мы по большому счету думаем одинаково, и некоторые вещи просто напрашиваются. Была такая живопись, такое кино, такая музыка и такая литература — и все это совместилось в головах у Пети, Володи, Маши и Наташи. Но! В самом воплощении гораздо больше составляющих, оно получается более уникальным, поскольку основано на личном опыте человека, его темпераменте, характере. Необязательно от всего отказываться и делать исключительно так, как не делал никто. Потому что «не как у всех» — это тоже рамка. Меня совсем не смущает, если мои работы будут сравнивать с другими. Главное, чтобы это было мое, трогало, вызывало желание задуматься, переосмыслить.
Вы снимали про особый советский период. Были сложности в передаче той самой атмосферы?
Действие происходит в момент противостояния, Холодной войны, неготовности нашей страны сделать что-то новое и как-то измениться, огромного количества запретов и ханжества. Сложным было все. Не каждую вещь можно было просто пойти и купить в магазине. То время уже недостаточно близкое. И при этом оно недостаточно далекое, чтобы ты мог не слишком бороться за правду. Когда снимаешь про Революцию или Великую Отечественную, отдаешь себе отчет в том, что из твоих зрителей один на миллион знает, какая медаль и где носилась или как завязывался галстук в то время, а Олимпиаду-80 помнит вся страна! Смерть Высоцкого, Афганистан — это до сих пор внутри нас. И здесь мы старались показать историю и для молодежи, и для людей, которые жили в то время и отлично все помнят.
Многих зданий и улиц того времени уже не существует. Как с этим справлялись?
Да, выходишь из метро на Таганку, а театра, такого как был, там уже нет! Что делать? Строить его заново, рисовать? Поэтому в нашем сериале есть элемент допуска. Не вранья, а именно допуска. Когда зритель подключится к героям и будет сопереживать им, точность воспроизведения интерьеров Кремля или Театра на Таганке будет второстепенной. Мы используем очень много хроники тех лет, монтируя с нашим материалом, отчего, я думаю, должно рождаться ощущение документальности всего происходящего.
Съемка тоже проходила в стиле 80-х — с использованием советских приемов?
Мы с Мишей Дементьевым постарались сделать все — от света и формы линз и до движений камеры, — как в конце 70-х — начале 80-х. Поначалу выглядит странно, потому что сейчас так снимают разве что дети на телефон, используя зумы, движения, а тогда это было новаторство и активно использовалось. Мы смотрели фильмы той эпохи и хотели сделать так, чтобы у зрителя возникло ощущение, будто он смотрит кино 80-х, снятое почти в то самое время.
Вам пришлось изучить огромное количество источников.
Да, мы насмотрелись. Это время очень крутого и незаслуженно забытого кино! Понятно, что был «Служебный роман» и много тому подобных картин, которые мы все знаем наизусть, но было и огромное количество телевизионного кино, которое фактически сгинуло. А это очень круто сделанные вещи.
У вас остались какие-то воспоминания о том времени?
Я был еще совсем ребенком, когда в Москве организовывали Олимпиаду. Меня на месяц увезли в дом отдыха Большого театра в Серебряном бору. Сейчас это почти центр Москвы, а тогда мне казалось, что я уехал куда-то далеко. Многих вывезли из города. И не только «неблагонадежных», вроде алкоголиков, бомжей и проституток. Не было понимания, как все будет, безопасно ли — ничего похожего по масштабам до этого не делали. Поэтому люди уезжали. Для того чтобы передвигаться по Москве на машине, нужен был специальный пропуск, город был абсолютно пустым, стерильным. Олимпиада-80 стала одной из лучших и масштабных не только в те времена, а вообще за все время проведения Игр. Помню, в магазинах впервые появилась нарезка: копченый, толстыми ломтиками, сыр и салями! Соки в треугольных пакетах, как молоко. Вся Москва была увешана транспарантами с символикой, лозунгами, все ходили в майках с олимпийскими кольцами и со значками.
У меня сохранились часы с олимпийским мишкой.
Вот, представляете! Каждый мне говорил что-то подобное: «О, ты снимаешь Олимпиаду-80, а у меня часы есть с символикой», «А у бабушки кеды лежат». Олимпиада была и остается предметом огромной национальной гордости. Очень круто, когда есть безусловные величины. Это тебя успокаивает, помогает, как религия. Наша проблема заключается в том, что у российского общества нет единого мнения по важнейшим историческим моментам. Для кого-то Революция 1917 года — хорошо, для кого-то — трагедия. Для всех событий есть полярные мнения, и от этого очень трудно, например, снимать комедию. Роберто Бениньи делает комедию про концлагерь, и ни у кого не возникнет сомнений, что антисемитизм — плохо, мы прекрасно знаем, кто положительный герой, а кто отрицательный. Но в нашей истории есть много событий, о которых мы никак не договоримся. Мы с моими товарищами написали, на мой взгляд, гомерически смешной сценарий комедии про Революцию, но до сих пор его не сняли. Главным образом потому, что нет единого мнения по отношению к Революции в обществе. Ты не можешь сказать, как зритель отнесется к юмору, потому что из десяти человек у восьми разное мнение об этом периоде. Олимпиада — это один из немногих безусловных поводов для гордости у всего нашего общества, однозначная победа.
Вы же не только режиссер в «Играх», но и актер. Как совмещали два разных амплуа?
Легко. У меня нет главной опасности творческого человека, когда актерские амбиции ставятся выше режиссерского замысла. Я себя беспощадно вырезаю, убираю. Понимаю, что мне для большой актерской роли нужен хороший режиссер, не я. Если посмотреть на «Кинопоиске», у меня уже около 150 ролей в кино, поэтому есть определенный набор ужимок, фишек, прыжков и мозолей, которыми я легко пользуюсь при создании ролей, и они мне хорошо даются. Но это максимум на крепкую «четверку с плюсом», а для чего-то крутого нужен человек, который все отметет и скажет: «Я это уже видел, давай другое». Он сделает так, чтобы было трудно, чтобы пришлось себя переделать — как человека и как артиста. Когда на проекте ты одновременно и режиссер, и актер, очень важно, чтобы твой оператор был единомышленником и соратником, чтобы он имел свое мнение о твоей роли, имел хороший глаз на актера, тогда тебе не страшно. Когда ты отойдешь от монитора и где-то немного киксанешь, он тебя поставит на место. Мне в этом смысле повезло. Первый подобный опыт роли и режиссирования был в «Нулевом пациенте», где моим сорежиссером и оператором был Сергей Трофимов, на «Цикадах» — крутейший Глеб Филатов, а на «Играх» мы сошлись с Мишей Дементьевым.
Почему сейчас так модно снимать фильмы и сериалы о позднем СССР?
Тут целый ряд причин. Сегодня мы живем в непростое время, снимать про него трудно, поэтому люди обращаются к прошлому. Во-вторых, когда вы приходите к психологу, он всегда начинает копать глубже — в детство, юность, взаимоотношения с родителями — это ровно то же самое. Для того чтобы нам понять себя сегодняшних, нужно разобраться со своим прошлым. Попытки могут быть неудачными, очень личными, ведь прошлое для одного сильно отличается от прошлого для другого. Человек, родители которого были партработниками, живущий в сталинке с видом на Москву-реку, воспринимает советское прошлое иначе, чем потомок диссидентов, родители которого сидели. И совсем иначе все воспринимает человек, чей папа в СССР работал на Севере, например. Это уже вопрос ракурса, но важно желание, важно хотеть разобраться.
У вас, кстати, есть какой-то свой режиссерский стиль?
Я вкладываю очень много своего в фильмы. Герои шутят моими шутками, пьют мои любимые напитки, но это естественная такая штука. Мои фильмы — продолжение меня, моих надежд, отражение моего чувства юмора. Кажется, у меня есть гигантский актерский опыт — я значительно больше времени уделяю артистам и сложностям взаимоотношений героев, нежели большинство режиссеров. Возможно, это не очень хорошо, поскольку есть вероятность что-то упустить, ведь актер — только один из инструментов. Свет, цвет, движение камеры… Есть куча других инструментов, вызывающих у зрителя эмоции. Мы знаем, что иногда гениально играющий актер отнюдь не высекает искры, а правильно поставленный кадр вызывает гораздо больший эмоциональный отклик у зрителя. Я учусь, стараюсь больше понимать про все составляющие кинематографа.
Как происходит ваше взаимодействие с актерами?
До съемок мы с ними репетируем главные сцены как спектакль, как камертон. Если у тебя есть 3–4 главных сцены в картине, которые ты отыграл и понимаешь, как актеры эти повороты пройдут, то всю остальную «трассу» подстраиваешь под эти повороты. Я принимаю предложения актеров, готов рассматривать даже самые дурацкие варианты, единственное правило — окно возможностей закрывается за 24 часа до съемки. По двум причинам: я видел, как многие артисты тратят часы рабочего времени на то, чтобы что-то обсудить и предложить. Это очень дорогое удовольствие — тратить время целой группы, а кино — это не только творчество, но и бизнес. А во-вторых, я очень люблю то, что делаю, и жду того же от артистов. Если ты ничего не посмотрел, не почитал до начала съемок, значит, тебе не особенно интересно — тогда будь добр просто делать то, что говорят. Вопрос твоей вовлеченности и профессионализма.
Тяжело быть перфекционистом...
Да (Улыбается), сложновато. Но, как вы понимаете, эти правила иногда нарушаются. Порой тебе предлагают гениальную вещь, когда ты уже снял первый дубль — и ты все переделываешь. Если это гарантированно лучше того, что ты придумал сам, то почему нет?
Актеры, ваши коллеги по цеху, сразу смогли воспринимать вас как режиссера?
Я провожу довольно сложные пробы, беру сложные сцены. Схема, где артист читает на камеру, а потом режиссер утверждает его по видео — это не мое. Из-за этого у меня меньше разочарований в процессе. Есть, конечно, набор характеристик, по которым подбирается артист. Талант и степень «подходящести» для роли, насколько он тебе близок, интересен. С очень талантливым артистом, который мне неприятен, работать не буду. Все без исключения, кого я снимал последние четыре года, это люди мне близкие. Снимая артиста в одной картине, я продолжаю снимать его и дальше, потому что знаю его потенциал.
Есть разница между режиссерами большого кино и сериалов для платформ? Раньше артисты вообще не жаловали неполный метр.
Все очень сильно изменилось за последние годы. Раньше сериал снимали 20 минут в день, ТВ-фильмы — 10 минут в день, а кино — 3 минуты. Качество тоже было соответствующим. Изменилась структура и иерархия. Все стали гораздо ближе друг к другу. Золотой век кинематографа, конечно, прошел, там остается главным образом или авторское кино или супермейнстрим с аттракционами. На авторское кино ходят синефилы, а на мейнстримовое, в которое вложены миллионы, люди готовы тратить деньги. Кино сейчас — дорогое удовольствие. Сходить на фильм семьей из четырех человек с попкорном и колой — серьезная сумма для большинства людей. Поэтому перед походом в кино нужно быть четко уверенным, что это будет лучше, чем то, что ты посмотришь дома в умопомрачительном качестве на хорошем ТВ. Теперь зрителя нужно мотивировать на поход в кино, и это нужно делать, чтобы кинематограф не ушел, большое кино — другое изображение, другое удовольствие. А что касается ТВ и платформ, то они уже очень близки по качеству к большому кино.
Как думаете, ваш режиссерский опыт повлияет на вас как на актера?
Уже влияет, к сожалению. Я ужасно хочу работать артистом, хотел бы снимать раз в полтора-два года какое-то кино, а остальное время оставаться актером. Причем сейчас хочу снять именно кино, а не сериал. Не подумайте, мне нравятся сериалы, но это долго, блин! Полгода ты снимаешь, полгода монтируешь. Кино можно сделать намного быстрее. Некоторые режиссеры думают, что после съемок своего кино артист будет лезть и в их кухню. Но все наоборот. Меня, например, режиссерский опыт превратил в идеального артиста. Теперь нет большего счастья, чем просто прийти на площадку и выполнить замысел режиссера, отработать и уйти. Свои режиссерские амбиции я с лихвой реализую в собственном кино.
Недавно вам исполнилось 50. Чувствуете себя на этот возраст?
С возрастом вообще какой-то страшный обман происходит. Когда мне было 25, 30 или даже 40, казалось, что полтинник — это уже дно, глубокая старость. Но сейчас я понимаю, что это просто цифра в паспорте. Не знаю, что такое ощущать себя на 50. Скрипеть и копать грядки? Да я и в 25 грядки не копал. Я деревья сажал. У меня хобби такое: строить дома, сажать деревья и рожать детей. Кстати, очень дорогостоящие хобби. (Улыбается) Словом, возраст и внутренние ощущения напрямую зависят от твоей любознательности, готовности меняться, внутренней энергии и здоровья. Если ты к 30 годам себя убил и не можешь заниматься спортом или сексом, то все печально. Но если ты и в 70 любишь жизнь и пьешь ее большими глотками, то не все так страшно. У меня пока еще много энергии. Я все это люблю — узнавать, разговаривать, смотреть.
Вы очень многозадачный, занятой.
Нет, это так кажется. Съемки «Игр» я закончил в середине января, с тех пор у меня было мало полноценных рабочих дней. Сейчас снимаюсь в новом фильме Егора Кончаловского «Авиатор» по книге Евгения Водолазкина. У меня было 15–17 съемочных дней за последние полгода. Да, я всегда что-то монтирую, пишу, разрабатываю новый проект, озвучиваю, но для человека, который привык работать 16 часов в сутки, 3–4 часа за монтажным столом — это ничто. В общем, сейчас учусь отдыхать. Откладываю телефон и весь день в него не смотрю. Читаю книжки, занимаюсь спортом. Лучше книжек никто ничего не придумал. Как говорят: если ты научишься читать — тебе никогда не будет скучно.
У вас большая семья. Ей тоже уделяете достаточное время?
Да ладно! Что там — шесть детей, это ж не 15! Мои старшие сыновья и дочери — совершеннейший рок-н-ролл. В какой-то момент, наверное, я их к этому приучил. Теперь с восторгом наблюдаю.
Не могу представить, что вашей старшей дочери 28 лет, вы так молодо выглядите.
Я и сам не могу себе этого представить. Хотя я уже привык к тому, что являюсь отцом этих многочисленных детей. Думаю, мне повезло. Независимо от того, какие книжки мы читаем, когда воспитываем детей, это всего лишь 20–30 % от них в будущем, остальное — это они сами: гены, таланты и тому подобное. У меня дети крутейшие! Если маленьких еще надо посмотреть, какие там есть задатки, и поработать, помочь, полюбить, то со старшими все понятно. Это взрослые ребята, которые многого добились — современные, свободные, жесткие, что тоже важно, учат меня собственным примером. Они круче, чем я, мне хотелось бы быть таким же!
Стиль: Ольга Романенкова
Макияж: Юлия Колокольцева
Продюсер: Ульяна Кальсина
Ассистент фотографа: Вадим Богатырев
Ассистент стилиста: Полина Князева
Благодарим сифудбары “Честная рыба” за помощь в организации съемки