Еще больше новостей в нашем Telegram-канале, группе ВКонтакте и канале Яндекс.Дзен
______________________________
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:
К вам все обращаются Эдуард Николаевич, но в кругу своих близких вы – Леша?
Да, это так (улыбается). Когда моя верующая бабушка узнала, что меня назвали модным тогда именем Эдуард, она очень возмущалась: “Что? Эдиком?! Никогда! Будет Алексей, и все тут. Алексей – божий человек”. Это были ближайшие к моему дню рождения крестины по православному календарю. С тех пор среди друзей и домашних я только Леша.
Бабушка не ошиблась – вашу музыку отличает космическая загадочность и абсолютно неземная атмосфера. Как вам удается создавать музыкальную вселенную?
Музыка – это лишь малая часть всего гигантского звучащего мира. Это единый живой организм, одна великая река, в которой я пропадаю. Домашние знают, что, когда я сочиняю, я исчезаю из жизни. Я пишу по 15-17 часов подряд, потом сплю, потом снова сочиняю. Сами мелодии приходят легко, это память души, задача композитора – лишь суметь выхватить мелодии и довести их до совершенного результата.
Есть ли среди ваших произведений особенно любимые?
Честно говоря, я свою музыку никогда не переслушиваю. Написал и забыл, иду дальше. Но мой “Реквием”, музыка из “Соляриса” Андрея Тарковского и “Рабы любви” Никиты Михалкова мне особенно дороги. “Раба любви” – вообще нежнейшая картина. Я совершенно не помню, как писал эту музыку – моя жена с семилетним сыном попали тогда в ужасную автокатастрофу. Сотрясения, переломы… Я чуть с ума не сошел. Днем я бегал по больницам, а ночью писал. Возможно, именно поэтому музыка и получилась такой эмоциональной… Изломанной, что ли. Хотя, конечно, без диктата Никиты (Михалкова – прим. ред.) ничего бы не было. Он – очень жесткий режиссер, требующий четкого выполнения задания.
Вы говорите, что работать с Михалковым – сложно, при этом ваша музыка сопровождает почти все его фильмы. Как вам удалось найти общий язык?
На самом деле, с Никитой как раз очень легко работать. Мне кажется, он обладает экстрасенсорными способностями – буквально закачивает в тебя свою энергию. И это проникновение глазами – я не видел, чтобы кто-то еще так работал с актерами. А вот с кем по-настоящему сложно работать – это с его братом (смеется). Кончаловский же прекрасный пианист, мы до третьего курса вместе учились в консерватории. И он ставит задачи очень профессионально, например: “Помнишь, в Третьем концерте Прокофьева есть одно место, мое любимое, и у нас должно быть примерно так же”. То есть он буквально лезет в партитуру. Чудовищно. Каждый раз зарекаюсь. И каждый раз соглашаюсь заново (смеется).
Публика знает вас в основном как кинокомпозитора, хотя у вас есть и симфонические поэмы, и рок-кантаты, и сюиты, и даже оперы. Не бывает обидно?
Нет, что вы, никогда. Киномузыка – это вообще саунд наших дней. Именно в киномузыке совершаются открытия – в оркестровке, в звучании. Сейчас над ней работают величайшие композиторы. Мне, например, очень нравится то, что делает Ханс Циммер. У него новое открытие оркестра, его можно ставить в один ряд со знаменитыми симфонистами нашего времени. Его музыка – пульсирующая звуковая масса, огромная, как сама жизнь.
А когда сравнивают с Морриконе – что чувствуете?
Морриконе – настоящий гений. У него выдающиеся темы. Помню, как впервые услышал его музыку – во время закрытого показа “Однажды в Америке” на “Мосфильме”. Я обомлел. Сразу понял, что это уникальный композитор. Нечеловеческая, запредельная красота. Но я никогда не сравниваю себя с ним и тем более никогда не подражаю. Это вообще бесполезный путь. Еще в детстве мой отец научил меня никогда не участвовать в конкурсах и не соревноваться, потому что быть вторым – значит, всегда проигрывать.
Вам 85 – серьезный возраст. Как планируете отмечать?
Сам юбилей отмечать не планирую. Разболелся что-то. А вот 3 декабря в Кремлевском дворце сделаем концерт. Соберутся очень хорошие музыканты – очень разные, но все, безусловно, талантливые. Лариса Долина, Shaman, Альбина Шагимуратова, Алексей Татаринцев, Вероника Джиоева, Иван Бессонов и многие другие. Это будет такой фьюжн из разных жанров, разных голосов, разных стилей. Концерт будет построен на контрастах – “быстро-медленно”, “тихо-громко”. Должно быть очень интересно. Волнуюсь ужасно. И никого не хочу подвести.
