Вера Полозкова - для мира известных людей уникальное явление, потому что прославилась она стихами. Обычно имена поэтов знакомы тем, кто всерьез интересуется поэзией, то есть узкому кругу читателей. Полозкова же интересна и тем, кто не знает ни одного современного поэта. Прежде всего потому, что благодаря своей публичности она заставила изменить представление о поэзии как о чем-то устаревшем, чрезвычайно лиричном или патетичном, в общем, о чем-то, что имеет мало отношения к окружающему миру. Вера пишет стихи, называя вещи своими именами. Поэтому в них может проскочить и нецензурное слово, и какое-то откровенное признание, она пишет наотмашь, глядя в глаза. Писать стихи начала в пять лет, первая книжка вышла в 15, сейчас Вере 28 и ее "Живой журнал" читает больше тридцати тысяч человек. При этом не только ее стихи, но и ее личность вызывает интерес - Веру приглашают в самые популярные ток-шоу, она гастролирует с концертами, играет в спектаклях, а на недавно прошедшем в Плесе кинофестивале Тарковского Полозкова входила в состав жюри. HELLO! встретился с Верой Полозковой на берегу Волги.
Вера, у тебя удивительная профессия, очень редкая.
Никогда в жизни не думала, что буду поэтом. Но профессия выбирает себе носителя, а не наоборот. Я заканчивала факультет журналистики, отделение художественной культуры и критики. Уже в процессе учебы я поняла, что не буду, конечно же, никаким критиком, но и, разумеется, не представляла, что буду поэтом.
А вот ты себя чувствуешь поэтом или поэтессой?
Поэтесса - это 53-летняя женщина в бархатном платье и шляпке с вуалькой, очень нетрезвая и в кольцах. У меня со словом "поэтесса" какие-то пародийные ассоциации: это персонажи в духе Зощенко. Как-то так выходит в нашем сексистском обществе, что если люди серьезно занимаются профессией, их называют формой мужского рода, а если так себе, то директрисы, редакторши...
Твоя профессия кормит тебя?
Кормит меня не она. Но заниматься тем, что мне нравится, и не умирать с голоду мне удается, и это результат удивительных совпадений. Жить на деньги, которые приносят стихи, - очень редкое явление, и, как правило, оно пагубно - начинаешь писать много и на заказ, и к литературе это все меньше имеет отношения. Я счастливый человек: пишу ровно столько, сколько мне хочется, а зарабатываю концертами, спектаклями.
Сколько тебе было лет, когда ты поняла, что у тебя есть дар?
С этим непросто. У нас же смешная система воспитания - родители боятся, что дети что-то возомнят о себе, и моя мама говорила, что "нет у нас никаких талантов, только маленькие задатки", а если мне кто-то говорил: "Молодец", она говорила: "Вообще не молодец, все трудно, из-под палки!" Я долго думала, почему она меня так позорит при всех, потом поняла - это был ее дикий страх, что ребенка сглазят. Отвага признаться, что ты обладаешь неким багажом, которого нет у других, в сознании советских людей невозможна, это как встать посреди класса и сказать: "Я - особенный, а вы - никто". Особенных у нас никогда не любили, и я убегала от этих мыслей. А сейчас мне вообще замечательно, потому что я вижу много людей куда более талантливых, чем я.
Как сейчас мама относится к твоей профессии?
У нее, как у любого человека, который поздно завел единственного ребенка, есть иллюзия, что я - результат ее большого педагогического и воспитательного подвига, а я ее в этом не разочаровываю, потому что она заслужила себе это присвоить. Мама - нормальный советский инженер. Она долгое время не понимала, чем я занимаюсь, что это моя жизнь. Из гнезда выдирались компьютерные провода. Когда вы вдвоем в семье, это абсолютный тоталитаризм. Но мама сильно изменилась за последние десять лет в отношении к текстам, притом что ей 67 и она человек старой закалки.
Жизнь женщины даже в свободное от работы время наполнена бытовыми заботами. Стоя у плиты, стихи не попишешь. Твоя женская суть мешает тебе творить?
Когда мне говорят: "Ой, я вас не читаю, я не люблю женскую поэзию", я понимаю, что человек не видел в глаза ни одного моего текста. Я бы дорого отдала, чтобы состоять в большей связи с женской природой, чем я состою. Иногда мне хочется больше вестись на какие-то женские штуки, нежели анализировать пятьсот операций, которые производят люди вокруг. Хочется расслабляться, отпускать, наслаждаться.
Но в твоих стихах всегда есть хотя бы намек на любовь - то главное, на мой взгляд, отчего и для чего существуют стихи. И всегда было ощущение, что ты живешь насыщенной личной жизнью.
Был такой период, когда я писала настолько прямо и откровенно, что теперь мне кажется, это написал какой-то другой человек. Я продолжаю переживать время от времени острые состояния, но я скорее повешусь, чем об этом напишу, потому что мне это уже кажется невероятно пошлым, а еще дешевым приемом. Но что касается любви, я согласна: единственный импульс, который должен руководить человеком, пишушим стихи, - это потрясение, которое он видит и переживает.
У тебя бывало так, что мужчина, с которым ты встречалась, игнорировал твой талант?
У меня есть близкие друзья, с которыми я могу об этом поговорить. Мне не нужно обсуждать удивительные новые стихи с человеком, с которым я живу. Но один раз было такое трагическое озарение. Я встречалась с человеком, который узнал обо мне собственно потому, что я пишу стихи, а он был такого рационального склада банкир, и как-то раз я ему что-то такое воодушевленно рассказываю про новые идеи для спектакля, а он меня вдруг спрашивает, не думала ли я поискать себе нормальную работу? И вот тут я столкнулась с понятийной бездной, которую я никогда не преодолею. Не потому, что он меня не понимает, просто все, что я делаю, в его глазах обесценено.
Стереотип поэта - нервный, импульсивный человек с тонкой душевной организацией, проживающий трагичную жизнь, на грани самоубийства.
Это все правда, но я очень не люблю, когда люди этим начинают торговать. Это правда, устройство головы человека, который пишет тексты, любые, не только стихи, сложно и драматично и подразумевает большое несчастье все понимать и всему давать оценку, бесконечно анализировать. Но собственной сломанностью, перекошенностью, трагичностью судьбы бравировать не стоит. От людей, которые пишут и "есенинствуют", мне невероятно душно.
Тебе комфортно быть публичным человеком?
Это мне долго не давалось. Я очень молодой пришла в театр и стала дружить с театральными и киношными людьми. А у литераторского цеха совсем другие границы публичности. Я странный человек для этой среды, поэтому вызываю острое неприятие у этих людей. Меня узнали благодаря публичному дневнику. Я не входила ни в одно сообщество, не печаталась ни разу в толстом журнале, поэтому я стала шарлатаном, самозванцем, девочкой из Сети. Первые годы я вела себя очень глупо - я все невероятно по-честному рассказывала, никому не отказывала в этих рассказах, это привело к тому, что меня стали считать дешевкой и пустышкой. Было много грустных историй, публичная травля, серия статей о том, какая я кукла-однодневка, поломанный механизм, пишу стихи-телесериалы - я ела это полной ложкой. С 19 до 23 моих лет меня как явление хоронили каждый месяц и говорили о том, что наконец-то "этот позор современной литературы Вера Полозкова" исчерпалась. Но удивительно, сколько ненависти может быть у людей, которые тебя ни разу не видели.
Тебя это угнетало? Заставляло сомневаться, а не так ли это на самом деле?
Если бы это было правдой и будь я в то время в кризисе и прочитай бы это все, то могла бы повеситься. Меня спасло только то, что мне тогда отлично писалось.
Ты не боишься, что тебе может наскучить писать стихи?
Наскучить - нет, а то, что меня это может оставить, - да. У меня было в жизни несколько сильных эмоциональных потрясений, после которых это прекращалось надолго. Самое долгое - год, и этот год был худшим в моей жизни. Когда ты понимаешь, что не можешь заниматься тем, для чего сделан, начинается ад.
А ты считаешь, что ты сделана для этого?
Да. И когда я поняла это, я очень успокоилась.
Текст: Елена Кузнецова