Еще больше новостей в нашем Telegram-канале, группе ВКонтакте и канале Яндекс.Дзен
______________________________
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:
В начале 70-х статная итальянка Мариолина де Дзулиани, графиня по происхождению, приехала в Москву и буквально влюбила в себя всю столичную богему. 29-летняя девушка, знавшая по-русски всего три слова, сразу стала своей и для музы Владимира Маяковского Лили Брик, которая в те времена собирала у себя дома самых выдающийся людей современности, и для жены Осипа Мандельштама Надежды, всегда окруженной творческой элитой — художниками, литераторами, артистами и музыкантами. За хорошенькой брюнеткой, по воспоминаниям Александра Ширвиндта, пытался приударить Андрей Миронов, а Иосиф Бродский и вовсе потерял от де Дзулиани голову. Мариолина не смогла ответить поэту взаимностью хотя бы потому, что была замужем, и Бродский не смог простить — написал о венецианке много обидного в своем знаменитом эссе "Набережная неисцелимых". А по сути — увековечил ее в истории русской литературы.
Сейчас Мариолине де Дзулиани 81 год. Она не растеряла ни капли того шарма, с которым пятьдесят лет назад покоряла российскую столицу. О своей удивительной жизни она говорит скромно, на почти чистом русском: "Мне безумно повезло".
"В Москве времен Советского Союза был район, очень похожий на Венецию — Хамовники, — вспоминает Мариолина. — В то время, в 70-х, я останавливалась в Гагаринском переулке, у друзей. Игорь Иванович Виноградов, заведующий отделом поэзии "Нового мира" Твардовского, и его жена Нина предложили мне погостить у них, потому что иностранцам при советской власти дозволялось жить в отеле только неделю. Квартирка была маленькая — не то что наш палаццо в Италии, но я так влюбилась в город! Я и сейчас приезжаю в Москву сразу на несколько месяцев. И живу здесь тоже на Гагаринском. Правда, теперь район напоминает мне не Венецию, а бешеный Нью-Йорк. А тогда он был уютным, без машин — можно было пешком вернуться домой с любой тусовки, которые заканчивались, как правило, с рассветом".
Мариолина, а как вы вообще впервые оказались в Москве?
О, это длинная история! Начинается она с моей бабушки, которая была родом из российской глубинки, из Слуцка. Она вышла замуж на итальянца-аристократа. И ее дочь, моя мама, тоже стала женой итальянца, известного моряка. Вот, видимо, во мне и смешались бабушкины корни и папина страсть к путешествиям. Как только мой второй сын немного подрос, я пошла учиться — поступила в Университет Ка-Фоскари, чтобы изучать славистику. И вот однажды мне предложили пройти стажировку в Москве. Это было удивительно, потому что в СССР стажировок почти не было. А те, которые появлялись, давали студентам научных предметов, не литературных. Мне повезло, наверное, потому, что я была самой хорошей студенткой на курсе…
Или самой хорошенькой?
И это тоже. (Смеется)
Знаю, в юности вы сводили мужчин с ума…
Однажды мы сидели большой компанией у Лили Юрьевны Брик. У нее всегда собирались очень интересные люди, с утра до ночи был накрыт стол для гостей. Меня она тоже приглашала часто, говорила: "Мариолина, вы как я в молодости". Я смотрела на нее и думала: "Ну нет, совсем не похожа". Но вслух об этом говорить, конечно, не стала. (Смеется)
А как вы познакомились с Лилей Брик?
Когда я приехала на стажировку в Москву, президент общества Италия — СССР, историк и хороший друг моего мужа Паоло Алатри дал мне номера телефонов трех людей, которые говорили по-итальянски — я же тогда знала по-русски всего три слова. Мераб Мамардашвили оказался единственным, кто согласился меня поддержать в чужой стране. С него и началось мое знакомство с московской богемой. А у Лили Юрьевны — с самыми известными людьми современности. Например, частой гостьей у нее была балерина Майя Плисецкая. Потрясающая женщина, совершенно простая, не ломака и с великолепным чувством юмора. Она так смешно всегда рассказывала о том, как ее одевали известные модельеры, такие как Ив Сен-Лоран. "Представляете, и они меня приняли!" — удивлялась все равно что Алиса из Зазеркалья. Я не понимала, говорила: "Майя, но ведь это вы великая!" Она осознавала это, но никогда не выпячивала. Это редчайший дар — сохранить такое удивление к жизни.
Раз уж мы заговорили о балете. Вы дружны и с Николаем Цискаридзе…
Нас познакомила моя подруга Маквала Касрашвили. В 90-х я писала в журналы и газеты о разных интересных личностях, и Маквала предложила: "Ты должна взять интервью у Цискаридзе, потому что он будет больше, чем Нуреев". Коле тогда было лет 16 или 18, он только что приехал из Грузии со своей матерью. Так мы с ним и подружились. За эти 30 лет, что я его знаю, он стал мне как сын, часто бывает у меня в Венеции. Я вообще считаю, что Цискаридзе — явление. Такое же, как Рудольф Нуреев. Мне повезло, я видела этого блистательного артиста еще при жизни. Помню, он выступал в Венеции. Я сидела в первом ряду. И тут он как выпрыгнет из-за кулис высоко вверх — такого я никогда не видела! Но Коля смог повторить этот невероятный полет.
Многие известные мужчины, в том числе и Цискаридзе, называют вас музой. А Иосиф Бродский вас даже увековечил в своей "Набережной неисцелимых"…
Бродский! Мои самые неприятные воспоминания связаны с этим человеком. (Смеется)
А разве эта история была не об отвергнутой любви поэта?
Я не знаю, любил ли когда-нибудь Бродский по-настоящему, но ни одной юбки не пропускал — это точно. К женщинам он относился потребительски: захотел — взял. А меня возненавидел за отказ, поэтому отомстил этим произведением. Много неприятного там про меня и мою семью. Я потом даже не хотела с Бродским общаться. Когда видела его в Венеции, куда он продолжал приезжать, убегала, чтобы только не встретиться с ним.
Так и не дали шанса объясниться?
Единственная с тех пор наша встреча с Бродским была в 1995-м, за полгода до его смерти. Я хорошо запомнила этот день, потому что это был день рождения моего сына, 28 июля. Помню, мы пришли с ним праздновать на террасу гостиницы "Монако" — прекрасное место, откуда открывается замечательный вид. Но как только я появилась в заведении, отовсюду стали звать: "Мариолина! Мариолина!". Это мои друзья, готовящие выставку русского искусства, тоже собрались тут. Сын, конечно, заревновал: "Не хочу, чтобы ты с ними общалась! Это мой день рождения!" Пришлось идти внутрь. По сути мы были единственными, кто не стал сидеть на террасе. И тут я слышу, как кто-то занимает соседний столик. Через некоторое время мой сын меняется в лице: "Мама, там какой-то человек на тебя в упор смотрит, это неприятно". Поворачиваюсь, боже мой, это Бродский! Он сразу подошел ко мне и заговорил на английском. Это меня очень удивило: "Иосиф, что за странности?" И тогда он перешел на русский: "Ты обиделась?" Это, получается, он специально хотел меня задеть. Но я не стала тешить его самолюбие. "Да что ты, нет. Я безумно рада, потому что благодаря тебе вошла в историю русской литературы", — буквально убила его ответом. Больше мы не встречались.
В числе ваших знакомых было много известных людей советского времени. Кто еще вам запомнился?
Потрясающей женщиной была Надежда Мандельштам, жена Осипа Мандельштама. Она меня очень любила и говорила, что со мной весело. Видимо, с мальчиками-поэтами, которые выстраивались в очередь, чтобы она послушала их стихи, было не так. (Смеется) Помню, гостей она всегда встречала, лежа на диване на манер Паулины Бонапарт. И курила все время.
Она протежировала молодых поэтов?
Не думаю. За все время, что я была у нее в гостях, она не похвалила ни одного. Только кричала: "Какой это ужас! Какой ужас!" После таких рецензий кто-то из мальчиков-поэтов сразу уезжал обратно в Ленинград. Те, кто были посмелее, прятались на кухне, пережидая эту грозу. Со мной она была другой. Но когда я один раз посмела сказать что-то положительное о Советском Союзе, Надежда Яковлевна резко изменилась в лице. Даже привстала со своего дивана: "Мариолина, запомните, здесь всегда был ужас!" Больше с ней я не спорила. (Смеется) А вообще мне, конечно, безумно повезло. Такие люди интересные встречались — я была знакома с Андреем Мироновым, Александром Ширвиндтом, Аллой Демидовой, Наташей Рязанцевой, Булатом Окуджавой… Подумать только, многих из них сейчас уже нет…
А у вас удивительным образом до сих пор сохранился юношеский блеск в глазах…
Я думаю, это все оттого, что я очень люблю жизнь. Я ведь человек очень позитивный, всегда улыбаюсь. Хотя воспитание у меня было очень строгое. И я сильно от этого страдала в молодости. Особенно когда мама не позволила мне стать актрисой, хотя, говорили, у меня были задатки. Но сейчас я ей за эту строгость даже благодарна. Может, конечно, я и наделала в своей жизни много ошибок, но без внутреннего компаса, привитого мамой, я бы сделала их в сотни раз больше. А сейчас могу с уверенностью сказать: ни о чем, что было, я не жалею.
