RU
Наш разговор с Максимом начинается с театра, мы обмениваемся впечатлениями о спектакле «Комната Адлера», который идет в Театре Ермоловой. И первый вопрос рождается сам собой.
Когда же ждать ваше возвращение в театр?
В скором времени. Надеюсь, в течение года я вернусь в театр в Москве. Ничего более пока сказать не могу. В моей жизни было очень много потерянных ролей — не случившихся, с которых меня сняли, на которые не утвердили и тех, которые я очень желал делать. За свою карьеру я научился не то чтобы оправдывать эти случаи, но относиться к ним философски. Хотя, конечно, было и такое, что просто не давали возможности сыграть, хотя я хотел и знал, как.
Спектакль — командная работа. Насколько ваше ощущение от результата зависит от партнера?
Практически на все сто. Это сотворчество, в одиночку не вытянуть. Приведу пример без имен. В МХТ выпустили спектакль, в главной роли — звезда. Не просто звезда, а большущий артист. Я в спектакле не был задействован и смотрел премьеру как зритель. Постановка длилась час пятьдесят. Это был классический материал, который поставил очень хороший режиссер, спектакль получился крепкий и слаженный. Через два месяца я вновь попадаю на эту вещь, но продолжительность уже не час пятьдесят, а два сорок. У меня не укладывается в голове, как же так, что случилось?! Оказалось, актер разыгрался так, что спектакль увеличился на пятьдесят минут. Это невозможно было смотреть, действо превратилось в моноспектакль, амбициозное самолюбование,хотя там были заняты и другие — народные, большие артисты… Что-то важное безвозвратно было утеряно.
Какой сейчас театр? Режиссерский или все-таки продюсерский? Или актерский?
Театр всегда был и всегда будет разным, мне так кажется. Изначально театр — это прежде всего личность режиссера, его видение, его взгляд. Возможно, еще пару лет назад, из-за некоторого оттока творческих ресурсов, это могло вызывать сомнения. У театров был период поиска выразительного языка. Но сейчас уже появляются молодые ребята, которые берут на себя определенную миссию. Находятся какие-то средства выражения, формируются темы для высказывания. Нет такого, что вот сейчас в театре интересны личности, а раньше был интересен смысл. Уместна только синергия всех составляющих.
А какой сейчас зритель?
На эту тему мне очень интересно говорить со своей мамой, она работает кассиром театра им. Ленсовета. Получается, она является связующим звеном между тем, что предлагает театр, и потребностями зрителя, который приходит в кассу и сразу заявляет свой интерес. Есть люди с окраин Питера, им важен культурный досуг, для них поход в театр — целое событие. Есть люди, приезжающие из других городов, и им хочется попасть на имя — неважно, в каком спектакле популярный артист задействован. А есть те, кто приходит на режиссера, например, Бутусова — он уже в театре не работает, но спектакль его там идет. Если видение режиссера каким-то образом совпадает со зрительским, это помогает не только отвлечься, но и, возможно, взглянуть на проблемы под другим углом.
Вы говорите об искусстве как о врачевании.
Безусловно, потому что для меня театр сравним с терапией. Я вспоминаю свои ощущения от постановок, которые посещал, когда был студентом. Вот заканчивался спектакль, я выходил из театра и только через полчаса понимал, что оказался в странном месте — был настолько под впечатлением от увиденного, что не сознавал куда иду. Каждый просмотренный спектакль давал почву для размышлений. За счет этого я что-то в себе терапевтировал, какие-то вещи мне становились понятными. Моя боль, мои переживания, мое, возможно, одиночество, казавшееся мне исключительным, я вдруг видел на сцене и понимал, что не один испытываю такие чувства, что всегда есть выход и можно справиться со всем. Вот это осознание облегчает жизнь колоссально. В этом есть акт искусства.
Помимо этого, у искусства есть еще одна особенность…
Сколько исторических событий было предсказано средствами искусства! И может, если бы мы более внимательно к этому относились и прислушивались, то какие-то моменты истории прошли бы менее разрушительно и трагично. Человечество не использует искусство как инструмент в полной мере, хотя интуиция людей творческих очень сильна. Банальный пример — фильм «Терминатор». Всего лишь 40 лет назад он вышел, а мы уже живем в этой реальности. А ведь воспринимали это кино не иначе как крутую фантастику. Поэтому на фильмы-катастрофы стоит смотреть как на возможное развитие событий. И что-то успеть сделать прямо сейчас. Используя искусство как инструмент, попытаться строить здоровое общество.
В 20-х годах прошлого века одних официальных театров у нас было более полутора тысяч. А в детских садах педагоги занимались с детьми театрализацией, перевоспитывая вчерашних беспризорников и хулиганов в достойных членов общества посредством игры.
Да, игры про себя! Какое-то время назад меня пригласили в жюри в питерскую школу, где проходил день театра для всех классов. Контекст постановок был навязан преподавателями: ставили Островского и другую классику. В результате дети не совсем понимали, про что играли. А был один спектакль, который поставил педагог про них самих. И это было настолько захватывающе! Юные актеры сами про себя выдавали такие вещи, которые не расскажешь ни маме, ни учителю. Только в творчестве ты можешь эти чувства и переживания выпустить наружу, проиграть то, что тебя волнует. И, главное, лучше понять себя и окружающих.
Получается, искусство — необходимый инструмент в становлении общества?
Получается так. Но какое место искусство занимает в нашем обществе? Искусство должно стремиться быть объективным. Потому что если оно находится в контексте какой-то идеологии, политической или религиозной, то становится субъективным. Искусство не должно навязывать точку зрения, наоборот, учить смотреть на проблематику шире, не привязываться к условностям, которые выгодны кому-то. Именно об этом говорил Олег Павлович Табаков, выстраивая театр вне идеологий. О чистом акте искусства. Зрителю важно давать возможность размышлять и самому принимать решение.
Какой проект вас сейчас волнует и занимает все ваше время?
Сериал «Чужие деньги». Сейчас отснят один сезон, и что-то мне подсказывает, что этим и ограничится. В конце один из двух персонажей, которых я играю, погибает. Поскольку и драматургически, и детективно, и саспенсно интерес зрителя поддерживается возможностью увидеть двух непохожих персонажей одновременно в кадре, после гибели одного из них фокуса на этом противостоянии уже не будет. Но все зависит от сценаристов. Иногда кажется, что сюжету некуда развиваться, а разум и фантазия авторов вдруг выдает такое, что история оказывается живой.
Когда читали сценарий, вы себе представляли конечный результат, или вам просто был интересен герой? В данном случае два героя…
Все вместе. Изначально этот проект мне предложил мой друг Игорь Твердохлебов. Тема взаимодействия человека с финансами его очень волновала, еще когда мы снимали второй и третий «Триггер». Это про созидание или про разрушение? Может ли человек найти баланс в гонке за постоянной наживой, достигаторством? Сможет ли остаться собой, или эта идея сожрет его полностью? Игорь размышлял над этими вопросами и тем самым привлек к себе этот материал — ему достался сценарий однофамильцев, писателя Сергея Минаева («Духless», «Первый номер») и сценариста Дмитрия Минаева («Трудные подростки», «Золотое дно»), с историей про двойников. Для меня как исполнителя задача стояла амбициозная — изобразить двойников-противоположностей, но и тема финансов была очень интересна, я в ней полный профан, а хотелось разобраться.
Как вы работали над своими героями?
Мы с группой начали копать и размышлять. Кто они такие — эти Леша и Юра? Какими они должны быть? Мы прошли полуторамесячный серьезный этап читок и репетиций — прямо как в театре. Была возможность вдумчивой работы. Какие-то мысли и идеи приходили по ходу, тут же на связи были Сергей и Дмитрий, которые на следующий день выдавали вариант сценария с учетом всех замечаний. Было настоящее сотворчество! Работа с костюмами, работа с гримом… Художник по костюмам для одного из героев предложил кеды. Я ехал в поезде и увидел в своем соседе того самого персонажа – в манере двигаться, жестикулировать, одеваться. Сфотографировал его и отправил команде, мол, вот же он. На нем, кстати, как раз были кеды, которые ранее и предложил художник по костюмам.
Какие они — ваши герои?
Алексей Воронов принадлежит к новой категории аферистов, более интеллектуальной, холеной, люксовой, знающей себе цену, он не быдло. А Юра Афанасьев, его антипод, сгорбленный, он вначале спрашивает, можно ли войти, а затем входит сам. Было очень любопытно создавать персонажей. В первых сериях мы видим одного героя, но с шестого или седьмого эпизода появляется второй, и они начинают действовать вдвоем.
Как это выглядит технически?
Съемка двойных сцен — интересный процесс. С точки зрения кадра были проведены пробы — как кадр делить. Нужно было определить ось, на которую будут ориентироваться при склейке. Постоянно нужна была симметрия. У меня был дублер на площадке, который знал весь текст и должен был двигаться так же, как и я. Моя задача еще состояла в том, чтобы развести сцену для двух персонажей, а не для одного. Раньше ты учил текст и линию своего героя и партнера, в этот раз приходилось все осваивать в двойном размере. Это увеличивало нагрузку, но было очень любопытно.
Двойная работа увеличила гонорар?
Нет. Более того, режим съемки телевизионной, сериальной, гораздо более насыщенный, чем киношный. Я сейчас снялся в независимом авторском проекте, в день мы снимали 3–4 минуты — я уже забыл, как такое возможно. Когда-то я снимался с Валерием Тодоровским, и мы снимали 2,5 минуты за смену, а звукорежиссер мог остановить съемку, потому что у артистки слишком громко стучало сердце— нужно было подождать, и вся группа ждала. Иначе брак, а его нельзя было допустить. Сейчас в сериальном режиме артист может выдавать 12 минут. К счастью, в моем контракте есть ограничение — 7 минут за смену. И это то время, за которые я как исполнитель готов отвечать.
Есть ли в ваших непохожих героях какое-то сходство?
По сути эти два героя-близнеца — как две стороны одной личности. Как раздвоенная личность. Всех нас одолевают противоречивые чувства и идеи, да и сама структура человека двойственна. Воронов вступил на путь достигаторства, и его засосало, все превратилось в идею фикс — он не может по-другому, это его наркотик, который в том числе дает ему сексуальную энергию. А вот Афанасьев не определился, что хорошо, а что плохо, он хочет каких-то идей, но не знает, идеи это чужого успеха или его личные.
Афанасьеву в итоге удается урвать успешную жизнь?
Да, в итоге жизнь ему выкатывает карт-бланш, но сможет ли он этим распорядиться? Недавно читал историю, как мусорщик выиграл в лотерею шесть миллионов долларов: он не знал, что с этими деньгами делать, куда вкладывать, купил каких-то дорогих вещей, зажил, а через три года вернулся собирать мусор. Майк Тайсон все свои деньги спустил на тигров — и оказался в банкротстве. В такую же ситуацию попал и Афанасьев, получив возможности, но он понял, что, идя по этому пути, он потеряет себя.
Из этой работы вы что-то вынесли для себя с точки зрения финансовой грамотности? Или закопались в двух персонажах?
Во-первых, закопался в персонажах. Во-вторых, Игорь пытался со мной работать: вот, говорит, есть биткоин, есть биткоиновые миллиардеры. А я не могу понять, что это такое. Может, потому что это нельзя потрогать. Это какие-то новые правила игры, по которым живет современный мир. Но я пока не включаю их в свою систему координат, мне с ними сложно взаимодействовать. Допускаю, что стал более осознанным в плане финансов, но связано это с проектом или с возрастом, не знаю.
Чем вас можно в плане творчества соблазнить?
Только идеей. Даже бюджет не будет иметь значения, если понимаю, что это актуальное высказывание. Я всегда стараюсь выбирать проекты, которые волнуют меня лично. Зрителя можно привлечь только откровенным серьезным диалогом без навязывания своей точки зрения. Когда меня интересует тема, я в нее погружаюсь и провоцирую зрителя на разговор об этом.
Вы как актер встретили своего режиссера или режиссеров?
Хороший вопрос, но я не знаю ответа. Я очень долго пребывал в состоянии, когда завидовал тем коллегам, у которых есть творческий тандем с режиссером. Поскольку в последние годы моя деятельность связана с кино, могу сказать, что Игорь Твердохлебов и Дима Тюрин — те режиссеры, которых я хорошо чувствую. Саша Ремизова как шоураннер — редкий человек в индустрии. Это счастье —иметь возможность делать с ней что-то совместно, заражаться от нее и давать ей возможность в какой-то степени подпитываться от себя. В театре мне хочется найти такого человека. Когда-то правильная связь у меня произошла с Женей Писаревым (Евгений Писарев — художественный руководитель Театра имени Пушкина — Прим.ред.).
Вы заказываете себе события?
Стараюсь. Это вполне обиходная вещь для меня: подумал, заказал и отпустил вожжи. Дальше смотришь, что прилетит. Главное в этом деле — не терять фокус и внимательно относиться ко всем входящим возможностям. Иногда спустя какое-то время возникает накопление смыслов — и вот уже формируется идея, которую хочется реализовать. Вот тогда я запускаю намерение— хочу про это. И оно срабатывает, потому что мы живем в контексте идей и энергий, которые помогают нам двигаться. Как бы странно это ни звучало, но это механизм мечты.
Не думаете ли вы о режиссуре или педагогической деятельности?
Я долго размышлял об этом и понял, что расширение сфер деятельности больше навязанное, нежели мое собственное, желание. В мою жизнь стали приходить люди, которым я доверяю, с сообщением, что мне нужно снимать… Если я вижу, что сцена несовершенна, неправильно выстроена структура, я переписываю капитально и предлагаю свой вариант режиссеру. Так строилась, например, моя работа в последнем «Мосгазе». Считаю это частью своей актерской работы. Если у меня рождаются какие-то сценарные идеи, я их записываю, но сесть за плейбэк и говорить «Камера, мотор!» — нет. Что касается педагогики, то это очень большая зона ответственности, к которой не готов. Я ответственный человек, если в это включаться, то нужно забывать обо всем: о своих детях, о своей работе. Непонятно, как можно преподавать и одновременно сниматься — в этом случае нельзя отвечать за результат ни там, ни там. У студентов такая тонкая доверчивая психика — чтобы оправдать это доверие, нужно, по сути, уйти в монастырь. Возможно, когда стану стариком и меня перестанут снимать, пойду учить других, как надо. Хотя там не надо учить «как надо», только создать почву — и он, талант, выучится сам.
Давайте назовем людей, сформировавших вашу творческую судьбу.
Мой первый саратовский педагог, народная артистка СССР, Валентина Александровна Ермакова. Великая актриса, в силу своего одиночества и любви к профессии, ушла в педагогику и стала великим педагогом. Женя Миронов и Галина Тюнина — ее первые ученики, а я был последним. Затем был Игорь Яковлевич Золотовицкий, который исповедовал совершенно другой взгляд на профессию, был легким, мог с тобой поговорить и тут же выйти и сыграть сцену. Равно как и Олег Павлович Табаков, благодаря которому я начал постигать, что к своей профессии можно относиться по-другому, легко. Не в плане поверхностно, а легче, как дети, которые включаются в ситуацию сиюминутно, а актеру это важно в себе поддерживать. Я часто обращался за советом к Жене Миронову. И сейчас продолжаю учиться у коллег. Роза Хайруллина, по работе с которой я очень скучаю, много мне дала как партнер по театру, показала, как можно еще существовать на сцене. Еще Костя Богомолов — с его уважением и достоинством к профессии.
