RU
Виталий, самая свежая ваша премьера — сериал «ГДР», где вы сыграли Михаила Горбачева. Это человек, при правлении которого вы жили и о котором наверняка имеете какое-то свое обывательское мнение. Изменилось ли оно после съемок?
Безусловно, когда соприкасаешься с такого уровня личностью, когда изучаешь исторические материалы, записи, интервью, синхронизируешь события, происходившие с ним и вокруг него — и с точки зрения политики, и в разрезе его личной жизни, когда погружаешься в персонаж, то начинаешь по-другому понимать его личные мотивации. Все мы люди, и принимать серьезные решения гораздо сложнее, чем их обсуждать и оценивать. И я, изучив массу материалов, приблизился, как мне показалось, к сути в понимании этого исторического периода и этой личности. Это история про огромную ответственность, про компетентность, про то, как человек со своими частными желаниями, стремлениями, чаяниями и принципами должен принимать решения, о которых потом может пожалеть. И у этого человека в жизни было много решений, о которых он мог бы впоследствии пожалеть — но, возможно, не жалел, потому что признавать ошибки тяжело, а уверенность в том, что все сделал правильно, помогала ему жить дальше. А я, вживаясь в роль, про себя порой думал: е-мое, это мы сейчас знаем, что было потом, а он этого не знал и знать не мог.
Насколько это сложно — играть реально существовавших людей? Ведь зритель оценивает не то, насколько хорошо вы воплотили на экране вымышленного персонажа, а сравнивает вас с реальным человеком…
Задачи «снять» голос, мимику и психофизику человека не было, задача заключалась в авторском исполнении. Это все-таки Виталий Коваленко в образе Михаила Сергеевича. Играть персонажей — наших современников действительно сложно, потому что у каждого зрителя есть свое личное восприятие этого героя, мы осознаем масштаб личности и важность исторического момента. И одновременно мера художественной ответственности в данном случае ниже, чем с тем же Наполеоном, которого никто из нас вживую не видел. Наш Горбачев — это художественный допуск.
А есть еще какой-то реальный персонаж, которого вы хотели бы сыграть?
Для меня это внутренне непредметный разговор. В данном случае лучше отталкиваться от запроса. Вот сейчас общество хочет вернуться к этому эпизоду истории нашей страны — и было решено исполнить Горбачева не с точки зрения исторической оценки личности, а рассказать человеческую историю. И именно это показалось мне интересным и увлекательным.
При этом у вас большой арсенал исторических ролей — и Наполеон, и Берия…
В некотором смысле «фул хаус», да. (Смеется) И Горбачев — это, наверное, самая ответственная роль в этом списке.
А почему 90-е сейчас — такая вездесущая тема? Поколение, которое в 90-х было молодым, вспоминает свою юность?
Во-первых, у кино на эту тему есть целевая аудитория — поколение оперившихся людей, которые росли и выросли уже в этой новой стране, в современной России. Это рефлексия о жизни, которую они прожили, это возможность сопоставить разные мнения. А с другой стороны, наша страна сейчас переживает сложные исторические перипетии — и мы размышляем о том, как мы к этому пришли. И первый шаг в попытке понять — это исследовать время с разных точек зрения: глазами человека с улицы, глазами человека из коридоров власти, глазами рабочего завода, глазами шахтера, глазами милиционера (мой папа был милиционером, кстати) — у всех у них совершенно разный событийный ряд восприятия того времени.
А какими, например, будут в наших воспоминаниях и нашем ностальгическом кино 2000-е?
2000-е с точки зрения сюжета гораздо менее интересны. Пандемия — неплохо, но пока рано. При этом уже есть масса телевизионного и художественного контента, с ней связанного, но эпидемии — это тема не новая, и, что в Средние века, что в наше время, всегда про общую беду. Но наша пандемия интересна тем, в какой исторический поворот она нас занесла. Этот вирус нас во многих смыслах переделал.
В интернете ходит мем о ребенке будущего, который изучает историю за период с 2019 по 2023 год и хватается за голову от того, сколько событий придется запомнить…
При этом лично для меня, если проводить параллели с концом 80-х — началом 90-х, это время, при всей насыщенности событий, — какая-то стагнация, замедление. Пандемия все невероятно затормозила для меня — возможно, просто в силу моего возраста. А 80-е — это моя юность, этапы становления личности, это время, когда я выбирал профессию… 80-е для меня — период концентрации. А сегодняшний день — будто мой поезд остановили, и я стою в тамбуре и жду, когда же мы тронемся дальше. А там то ли зеленый свет не дают, то ли что-то случилось… И ты стоишь и ждешь.
Вы говорили, что стараетесь не давать оценок историческим личностям, играя их. А это возможно?
Да, если мы говорим об исторической личности прежде всего как о человеке. Если обратиться именно к человеческим качествам персонажа, к его каким-то поведенческим реакциям, то можно мягко обойти эти «оценочные» углы. По крайней мере я надеюсь, что мне это удалось.
А есть ли какие-то моменты, которые вы переняли у своих исторических героев из кино и оставили себе в жизни?
Личность Виталия Коваленко несопоставимо менее объемная, если сравнивать ее с персонажами, к которым я имел честь прикоснуться. В этом смысле можно лишь восхищаться и аккуратно примерять к себе, но не перенимать. Но можно вернуться к этой своей работе, проанализировать, что-то поменять в подходе к исполнению ролей. Где-то надо очень сильно поджать Виталия Коваленко, а где-то, наоборот, только им и прикроешься. А вообще любая роль — это как визит к психоаналитику. В работе над образом Горбачева для меня очень много важных личных микроответов. Может быть, они неправильные и я ввергаю себя в целый ряд заблуждений, но все равно даю себе ответы на вопросы, которые… даже не задавал. И во время съемок, поверьте, я много раз успел «поссориться» с этим персонажем, не согласиться с ним — и при этом не раз ему посочувствовать. Ведь даже если ты играешь Бабу-ягу, надо искать, где она хорошая. Можно идти от внешнего к внутреннему, а можно наоборот. И занимательно формировать персонаж на его ошибках, начиная с несоответствий внешнего с внутренним. Когда берешь за основу какие-то личностные промахи, это дает персонажу больше уверенности, больше точности в принятии решений, это придает ему объем. Это не вопрос голоса, походки, психофизики и внешнего сходства, это про то, сумел ли ты думать, как персонаж. Ты будто берешь за ручку образ и с ним ходишь. Или Михаил Сергеевич берет меня за ручку — и мы вместе ходим по сюжетной линии, по обстоятельствам, которые нам предлагают.
Мы с вами встречаемся в Театре Наций, с которым вы сейчас сотрудничаете. И тут нет основной труппы. Не хотите связывать себя по рукам и ногам?
Я проработал в репертуарном театре 30 лет. Я, можно сказать, рыцарь репертуарного театра во всех смыслах, в которых он существует в нашей стране, формат этот уважаю и ценю, репертуарный театр — настоящий дом для артиста. Но в какой-то момент новая формула, в которой есть место приглашенным режиссерам и приглашенным артистам, стала, в силу личных обстоятельств, более актуальной. Для меня сегодня это самая рабочая схема.
В спектакле «Мастер и Маргарита» вы играете сразу несколько персонажей, в том числе Берлиоза. Как это возможно? Бегаете переодеваться?
Бегаю и переодеваюсь. Последовательно из одного образа в другой и обратно. На сцене это художественное решение смотрится очень интересно и очень… нормально. И для зрителя видеть одного и того же актера в образе Берлиоза, а затем в образе его дяди Поплавского — вполне логично. В нашей жизни много образности. Встреча в трамвае незнакомца, очень похожего на какого-то важного в вашей судьбе человека — друга или врага, вызывает в вашей голове целый ряд эмоций по поводу этого человека, но уже в других временных рамках. В общем, эта мистификация тут уместна.
А фильм Локшина «Мастер и Маргарита» посмотрели?
Посмотрел. Прекрасное творческое высказывание. Но для меня это не «Мастер и Маргарита», а именно высказывание на тему, причем высказывание, очень завязанное на нашей современности, а потому, мне кажется, использовать название «Воланд» было бы уместнее.
Также в театре вы заняты в спектакле «Последнее лето». Во время его подготовки актеры ездили в Репино, «чтобы понять атмосферу дачной жизни начала XX века». Как вам самому дачная жизнь?
Я много лет прожил в Санкт-Петербурге и часто отдыхал в Репино, снимал там на лето дачу, так что эти места знаю хорошо. И дачную жизнь безмерно люблю. Хотя собственной дачи у меня нет, в моем культурно-бытовом коде она занимает большое место. Потому что это детство. Впрочем, дача из детства и дача в Курортном районе Санкт-Петербурга — это разные миры, разная энергия, разное понимание и течение времени… Но в любом случае провести в Репино несколько дней летом или в погожий безветренный зимний день, подышать сосновым воздухом — целительно.
В спектакле много стихов — Есенин, Бунин, Гумилев, Маяковский. Какие у вас отношения с поэзией?
Душа лежит к Серебряному веку. Но сам я почти не читаю стихов, все-таки это отдельный дар актерский — читать поэзию.
Вы не раз говорили, что для вас в жизни многое значит дружба. Дружите в основном с коллегами по цеху?
К счастью, так сложилось, что основное количество моих товарищей и друзей имеет отношение к профессии, это такая дружба-коллаборация. Так повелось еще со школы. А что может быть важнее? Как жить без людей, которые тебе близки, которые тебя понимают, которым ты доверяешь? При этом одиночество необходимо — чтобы передохнуть, оглядеться и пересмотреть себя, прежде всего в профессии, чтобы на какой-то момент остановиться и активировать внутреннюю коммуникацию с самим собой. Ведь в актерской профессии одиночество — это в том числе профессиональное средство, возможность уединиться со своим образом… Одиночество необходимо, но жить в нем незачем.
А светские тусовки не любите? Поддержать коллег, покрасоваться на красной дорожке…
Можно прийти и поддержать, можно позвонить, а красоваться на красной дорожке нужно, когда есть повод. При этом я осознаю, что это часть профессии, и «красоваться» — это не зазорно, не стыдно, этому надо учиться.
Помню вашу цитату о том, что не количество ролей определяет талант артиста, а их качество. А должен ли актер отказываться от ролей, которые считает неинтересными?
Хорошо, когда у артиста есть выбор. Но важно, в каком положении находится актер: нужно ли ему кормить детей, например.
Да, у нас критики порой забывают, что актерство — это работа, что люди тут в том числе зарабатывают деньги. Не может кассир в «Пятерочке» сказать, что на этой неделе работает три дня, потому что у него нет вдохновения…
И я не могу прийти в «Пятерочку» и сказать кассиру: «Я сейчас возьму буханку хлеба, но вам за нее не заплачу, потому что я имел честь отказаться от плохой роли, и вы меня должны за это уважать и отдать хлеб бесплатно». Но играть так, чтобы не было стыдно за свою работу, может себе позволить любой артист. И это оценят. Да, театр и кино — творчество коллективное, но есть вещи, которые зависят только от тебя. И ты должен всегда и везде хорошо и честно делать свою работу. Я в плане работы, которая зависит от меня лично, к себе беспощаден и стараюсь не обманываться, всегда давать трезвую оценку своей деятельности.
Какое кино мы будем снимать в ближайшие пять лет — куда мы идем?
Я думаю, мы идем верным путем. Верным прежде всего с точки зрения технологических задач и уровня. В индустрию приходят профессиональные люди — с пониманием качества продукта, с хорошей степенью амбиций. С задачей не просто снять и заработать денег, а сделать что-то хорошее. И эти люди отлично играют с жанрами, с обстоятельствами телевизионного или кинопродукта, строят отношения между каналами и платформами, ищут производственные выходы. Это то, что происходило в 30-х годах в Америке или в нашем советском кинематографе: люди в предлагаемых обстоятельствах решают творческие задачи так, чтобы им не было потом стыдно за свой продукт. У нас есть понятие профессиональной чести — и есть амбиции. И снять хорошо сегодня — это значит снять лучше, чем ты можешь.
Благодарим Театр Наций за помощь в организации съемки.