RU
Гавриил, из года в год вы попадаете со своими проектами в десяточку. В чем секрет?
В том, чтобы жить вместе со зрителем, быть этим зрителем, быть с ним на одной волне, понимать в широком смысле, что происходит в информационном поле. Задача — не приклеиться к какому-то конкретному тренду, а понять, откуда этот тренд возник, что он в себе несет и как долго он будет «гореть». Именно в этом сложность продюсерской работы. «Трендхантерство» — это фикция. Да, есть люди, которые гуглят, отслеживают новые тренды — но на самом деле надо просто (и это непросто!) ощущать эту волну актуальности. Это не про хайп, не про провокацию, не про скандал — это про умение понимать зрителя. Поймав острую тему, очень легко скатиться в провокацию — но это сиюминутный успех, который не уйдет в вечность.
Сейчас многие намеренно снимают молодежный контент, кто целевая аудитория — подростки?
Исключительно про и для них почти никто не снимает. Например, наши «Трасса», «Лихие», «Мамонты» — это всегда истории нескольких поколений. А молодежь сейчас, по-моему, очень интересуется жанром true crime — «Чикатило» смотрят именно молодые. «Постучись в мою дверь в Москве» тоже смотрят и взрослые женщины, и молодежь, потому что это история про наши дни, это очень современная картинка. «Волшебный участок» цепляет несколько поколений, и «Юг» тоже смотрит не только молодежь — он и молодежный, и женский, и семейный. То же касается тренда на сказки и фэнтези…
«Министерство всего хорошего», «Охотники за призраком» и «Волшебный участок» — зачем нам эта альтернативная реальность?
Мы всегда любили сказки. Но успех сказки не в том, что ты уходишь от реальности, а в том, что ты подключаешь зрителя к его желаниям и потребностям, которые основаны на культурном коде. Сказка должна правильно ложиться на твое мироощущение, а не коверкать его. Меня лично раздражает, когда люди думают, что для сказки нужно просто смешать мифологию разных стран, религию и язычество, Бабу-ягу и Европу — нет, это простая каша, которую детям часто продают исключительно за счет яркости и экшена. На фоне успеха «Волшебного участка» мне приходит много таких сценариев: там одновременно и ведьмы, и боги, и домовые. Вот в «Волшебном участке» этой каши нет — и он стал не глянцево-диснеевским проектом, а масштабным взрослым, таким хулиганским «Дэдпулом» среди русских сказок.
Вы, кстати, одними из первых зашли на эту территорию фэнтези — не побоялись и не прогадали…
Так и есть, и мы много чего попробовали разного уровня сложности, прежде чем нащупали нерв. «Волшебный участок» стал по-настоящему сильным проектом — и продолжится на второй сезон. А еще вместе с коллегами мы отлично запустили сериал «Последний богатырь. Наследие».
В новом сезоне у вас выйдут «Аутсорс» — про тюремного надзирателя, «Урок» — про бывшего наркомана, «Улица Шекспира» — про изгнанного цыгана. Это герои нашего времени?
Красивая выжимка — но все не совсем так. (Улыбается) Год начинается с «Охотников за призраком» — это классная мистическая, приключенческая история, подростковый фэнтези-триллер, но при этом со взрослыми отсылками к «Ночному дозору», например. Это бытовая мистика, бытовая магия, которая для русского зрителя — как продолжение фольклора, ведь наши богатыри были из народа. И сверхспособности для нас — это не у героя, невесть откуда прилетевшего, а это рядом, в соседнем доме. А внутри — еще и геройская история о том, как мальчик пытается спасти свою маму, и ребенок оказывается гораздо более мотивирован, чем взрослый, для спасения мира в целом. Зрители любят таких молодых героев — вот им и посвятим год.
То есть для вас каждый проект важен и с точки зрения воспитания аудитории? Не хайпануть, а «поговорить»?
Именно так, весь наш контент — это диалог с поколением. Не назидательная лекция, а именно диалог.
То есть не в стиле «Мойдодыра» — ах ты, гадкий, ах ты, грязный, — а мягче и добрее?
Кстати, по «Мойдодыру» можно снять отличное фэнтези!
Но с элементами фильма ужасов…
Хорроры у нас непопулярны, потому что нам не страшно. (Смеется) У нас ужасов и в комедиях хватает, и в драмах, и в детективах. И это в целом не наша культура. Мы любим мистику и приключения с элементами хоррора, но не чистый испуг ради испуга. В общем, нужен диалог — а он получается, когда разговариваешь на вечные темы. И история узников — она вечная. История преступления и наказания — вечная. Это классика! Что мы помним из живописи со школы? «Грачи прилетели», «Утро в сосновом бору» и «Не ждали», а «Не ждали» — это тоже про узника, который вдруг вернулся. Это всегда интересовало людей: виноват или не виноват, справедливо ли наказан… И «Аутсорс» — это про вопросы справедливости: готов ли ты идти по пути справедливости, правильной ли справедливости ты хочешь? «Аутсорс», кстати, стал победителем фестиваля «Новый сезон» — и это искренняя, неподдельная реакция и зрителей, и индустрии. Никто не ожидал, что можно с художественной точки зрения говорить на такие темы. При этом там много иронии, через которую можно разглядеть самые страшные проблемы и самые сложные мысли и смыслы.
«Улица Шекспира» — тоже про какой-то наш культурный код?
Конечно, мы любим приключения. Будулай навсегда в нашем сердце. И даже «большой куш» Гая Ричи — тоже часть нашего культурного кода. (Смеется) И цыган из «Неуловимых мстителей». Это у нас на подкорке, нам духа авантюризма не хватает, нам такие герои очень нужны. И герой тот, кто готов был отказаться от своих корней, но в трудную минуту вернулся к истинным ценностям семьи. А внутри — снова история про то, сколько смелости в наших детях, и мы должны направлять ее в нужное русло. А вообще я в «Улице Шекспира» смотрю на Дмитрия Чеботарева — и сам хочу красные сапоги носить, на лошади кататься, а с третьей серии — еще и танцевать! То есть меня как пацана заводит детективно-криминальная героика, а для женщин там — много любви, которую и мужики не стесняются смотреть и к которой подключаются.
Про мужчин: среди тех, на кого мы будем смотреть в этом году в ваших проектах — Иван Янковский, Даниил Воробьев, Артем Быстров, Дмитрий Чеботарев, Юра Борисов… Какое оно — новое поколение российских кинозвезд?
Поколение, богатое на таланты! Это еще и невероятный Егор Кенжаметов, и Савелий Кудряшов, и Никита Кологривый, и Влад Прохоров, и Ярик Могильников, и Аскар Ильясов, и Денис Власенко, и Лев Зулькарнаев, и Слава Чепурченко, и Данил Стеклов, и Эльдар Калимулин, и Илья Лыков… Список можно продолжать очень долго.
Ваши «Лихие» открыли путь молодым. И их часто сравнивают со «Словом пацана», который взрослая аудитория полюбить не смогла…
Потому что в «Лихих» нет романтизации, тебе сразу говорят — это плохо. У нас в чем проблема? Мы к 90-м относимся так, будто наши родители вынуждены были сделать такой выбор, а они не вынуждены были, выбор был — и они делали его неправильно. Но никто не хочет этого признать. А в «Лихих» герой знает, что тащит себя на дно, а потом и своего сына. Мы пытаемся постоянно соревноваться с прошлым, а надо его забыть. Нельзя, чтобы после фильма о 90-х оставалось послевкусие «ах, как было классно». Наши бабушки и дедушки победили в Великой Отечественной войне — и они всегда говорили: не надо к этому ужасу возвращаться, нужно сделать все, чтобы это не повторилось. И я рад, что мы меняем интонацию, с которой говорим о 90-х. И вообще стараемся говорить об актуальном, но серьезно.
Самая актуальная история — «Мамонты», о телефонных мошенниках…
И там тоже заложен разговор о вечных ценностях: чтобы с мошенничеством нормально бороться, мы должны в семье наладить отношения. По сюжету: пока у нас деда не обули на 3,5 миллиона, семья не объединилась. Мы не только в радости, но и в горе сейчас поддерживать друг друга не умеем. И я не про глобальный масштаб, я про умение поддержать хотя бы своих, в своей маленькой ячейке… И я радуюсь, что проекты, которые создавались с желанием поговорить с целым поколением, становятся коммерчески успешными. Это значит, наши гипотезы подтверждаются, и вечные ценности в кино нужны зрителю.
Про «свою ячейку» хотела спросить: не пустили ли вы скупую слезу, когда закрылся ComedyClub, — но узнала, что это было обманное промо, и Comedy Club живет и здравствует! Неужели за 19 лет этот формат не устарел?
У него открылось новое дыхание — и я очень поддерживаю Гарика Харламова в его начинаниях! У него получилось вдохнуть новую энергию и в старых, и в молодых.
Еще из актуального: почему наш Юра Борисов вызвал такой ажиотаж на Западе после роли в «Аноре»?
Потому что Юра талантливый, это его ниша. А вот кино — достаточно среднее. Если его называют одним из лучших авторских фильмов сейчас в Европе, то у меня есть вопросики вообще к уровню зарубежного кино, значит, они в какой-то повестке так заварились, что не могут создавать нормальное сценарное кино.
Знаю, что вы читаете много сценариев. Читаете как будущий зритель?
Читаю как продюсер: визуализирую, думаю, какую эмоцию это вызывает. Если в сценарии я вдруг плачу, то не от текста, а от того, что я там увидел. Я, кстати, всегда приветствую новые современные трактовки классических произведений, но есть нюанс: надо не баловаться с текстом, а быть настоящим деструктором, который тем не менее может сохранить суть. Вот пример: Вася Бархатов поставил «Фауста», место действия — как на корпоративе, на юбилее «Фауста» в театре. Вся опера идет в декорациях ресторана. Мефистофель в кожаной куртке приходит грабить ресторан и берет заложников, там насилуют и убивают. Но текст оперы не изменен, суть абсолютно та же. Вопрос спасения ровно тот же самый. И это настолько круто!
А если режиссер потом видит сценарий совсем не так, как увидели вы?
Талантливый режиссер всегда докопается до сути, мы можем увидеть разную картинку, но суть увидим одну. В этом плане важно сходиться в корне. Когда мы сходимся с продюсером или автором, то дальше просто пытаемся донастроить смыслы, докрутить сценарий для зрителя. Это не правка текста, а философское продюсирование.
Вы вкладываете в это силы и время и продаете эмоции — а как заставить зрителя за них платить?
Только качеством. Мы работаем над тем, чтобы человек, заплативший за контент на онлайн-платформе, не жалел, чтобы у него не было ощущения зря потраченного времени. Потому что жалко не денег, а времени.
Если вы — продавцы эмоций, то какая главная эмоция нас ждет в 2025 году на Okko?
Эмоция — это первый порядок, а чувство гораздо сильнее, чем эмоция. И я думаю, что главное чувство, которое в этом году будет с нами, — это чувство возвышенного. Именно то, чего нам не хватает. Мы разучились воспринимать искусство — а мы этого хотим. И когда получается — у нас мурашки, слезы.
Вы не только зрителей воспитываете, но и собственных детей. Каким отцом вы себя считаете?
У меня постоянно идет переосмысление: вот тут я поступил правильно, вот тут не очень, вот тут успел исправиться… Старшей уже 20 лет — ее я уже не воспитываю, а младшему год — и тут самое время… Как отец я не то чтобы собой доволен (скорее, всегда недоволен), но стараюсь дать своей семье то, чего не было у меня. Я рос без отца, с 7 лет с отчимом, который был для меня папой. Стараюсь, чтобы в моей семье было по-другому — при этом слежу, чтобы не перегнуть палку. Недосказанности со своим батей есть у каждого мужика. Проблема отцов и детей — вечная. Но конкретно сейчас мы проявляем к детям излишнее опекунство, думая, что так мы закроем свои проблемы. Но свои проблемы ты должен закрывать со своим отцом, а не со своим сыном, иначе это снова соревнование с прошлым.
Договориться — это непросто… Прошлый Год семьи продемонстрировал, что многие, например, не готовы бороться за отношения и брак. Что это за грустный тренд?
Слабаки! (Смеется) Разводы случаются при отсутствии ценностей. Браки 90-х и нулевых — браки времени, когда мало кто добирался до истинной любви, которая способна вытащить семью и дать тебе силы. Непонимание, что есть любовь. Слово «партнер», которое уничтожает слово «любовь»… Мне кажется, не хватило этому поколению, которое сейчас расстается, духовной образованности. Готов ли ты обвенчаться? Готов ли осознать, что ты с этим человеком навечно? Смотрите, сколько всего доступного вокруг, а мне с ним / с ней всю жизнь? Если бы я в восемь лет не пошел в клуб УВД смотреть «Унесенные ветром» с Вивьен Ли, отношение к любви у меня было бы другое. Или если бы не прочитал «Мастера и Маргариту»…
О чем человек ваших достижений мечтает? Чего вам не хватает в жизни для счастья?
Моя мечта контрастирует с моими рассуждениями о том, что пора расстаться с прошлым. Я хочу бабушке с дедушкой показать, где я сейчас. Я хочу папе родному это показать. И меня это не отпускает. Мне как будто нужна оценка самых близких, хоть я и понимаю, что Господь все видит и не нужно ничего никому доказывать.